Как это возможно?
– Но ты играешь на клавишных.
Я брала уроки игры на фортепиано в течение трех лет, и научиться читать ноты – не банальная необходимость, а основное требование.
Феникс указывает на уши.
– Потому что у меня есть это.
Черт возьми. Я знаю музыкантов, которые могут играть исключительно на слух, но обычно это те, кто занимается музыкой десятилетиями.
Опять же, однажды я слышала, что некоторые люди с ограниченными возможностями обучения невероятно одарены в других областях.
Очевидно, это относится и к Фениксу.
Каждая клеточка его тела живет, дышит музыкой и создает ее.
Вот для чего он был рожден на этой земле.
– В любом случае, – продолжает Феникс, будто то, что он сказал, не имеет большого значения. – Я хочу полноценных ощущений. – Он кивает на инструменты, установленные в другом конце комнаты. – Не знаю, что тебе понадобится, но можешь пользоваться чем угодно.
Я качаю головой, потому что об этом не может быть и речи.
– Точно нет…
– Ну же, Группи. – Он тушит сигарету в ближайшей пепельнице. – Ты не можешь заявить, что пишешь песни, и не сыграть для меня ни одной. Все равно что сказать ребенку, словно у тебя есть конфета, но ты не собираешься отдавать ее ему.
Он прав, но все же. Я не хочу делиться чем-то настолько личным.
Не хочу, чтобы он смеялся надо мной.
– Нет.
Однако Феникс не сдается.
– Я играл для тебя.
Это правда. Играл. И был превосходен.
Однако у меня не хриплый и одновременно ровный и бархатистый голос, как у него.
Мой голос грубый и скрипучий. Будто мое альтер эго – семидесятилетняя курильщица по имени Берта, у которой вечно болит горло.
– И голос, и песня у меня странные, – предупреждаю я Феникса.
– Обожаю странности. – Взгляд его холодных голубых глаз устремляется на меня, высасывая из комнаты весь кислород. – И мне нравится твой голос.
Я теряю дар речи, и все мои аргументы испаряются в воздухе. Потому что Феникс Уокер смотрит на меня так, будто это я самый талантливый музыкант в комнате.
Когда я встаю, мои ноги напоминают желе.
Будем надеяться, что я его не разочарую.
Глава 10
Феникс
Существует нервное состояние… и окаменевшее.
И сейчас Леннон, несомненно, впала в последнее.
Никогда не видел, чтобы эта девушка потела, поэтому наблюдать за тем, как она волнуется, чертовски странно.
Господи. Она выглядит так, будто ее сейчас стошнит.
Я уже собираюсь спросить, не нужно ли ей ведро, но Леннон встает за синтезатор.
– Я играю не так хорошо, как ты.
Мне плевать, насколько хорошо она умеет играть. Просто хочу снова услышать, как она поет.
Учитывая, что я гораздо выше, микрофон нависает над ее головой.
– Опусти микрофон.
По ее взгляду понятно, что она этого не хочет.
Не повезло ей. Я желаю слышать каждый звук, который вырывается из ее рта.
– Обещай, что не будешь смеяться, – просит она, поправляя микрофон. – Вообще-то, обещай, что ничего не скажешь.
Я тот еще придурок, но не когда дело касается музыки. Знаю не понаслышке, что нужно очень много мужества, дабы обнажить свою душу перед другими.
– Я не буду смеяться.
Только если она не станет играть какую-нибудь клоунскую музыку.
Ее взгляд опускается на клавиши, а пальцы начинают двигаться, наполняя гараж мрачным мелодичным звуком с резкими нотками.
Я сдвигаюсь на край дивана, потому что она уже полностью завладела моим вниманием.
А потом Леннон начинает петь.
Крепок, словно гвоздь,
Подобно лезвию заострен,
Но продолжаю лежать здесь
В хаосе, что тобой учинен.
Изрезан и сломлен,
Бледен и без сил вновь,
Куда бы ни повернул,
Я вдыхаю тебя и теряю кровь.
Ведь я должен был стать резаком,
Но это ты режешь меня ножом.
К черту воспоминания, которых не будет никогда,
К черту боль, нанесенную твоим лезвием,
К черту оставленные тобой чувства…
К черту то, что мы жизнью зовем.
Я не двигаюсь с места, когда песня подходит к концу. Просто не могу.
Потому что Леннон Майкл только что возбудила меня, даже не прикасаясь.
Ее низкий, страстный голос обхватил мой член и потянул к себе.
И даже не заставляйте меня комментировать текст. Он болезненный и осязаемый…
Чистейшая форма искусства.
И все это в сочетании с медленной резковатой мелодией, которая с каждым куплетом перерастала в гипнотическое крещендо, пока не проникла в грудь и не вырвала бьющееся сердце…
Проклятье. У этой девушки дар.
Отведя взгляд, она неторопливо возвращается к футону.
Словно не сотворила только что нечто такое, от чего у меня перехватило дыхание и захотелось большего.
– Леннон.
Знаю, она просила ничего не говорить, но я должен. Чтобы она перенесла хотя бы половину своей веры в меня на себя.
Я поворачиваюсь к ней.
– Это было…
Словами этого не передать.
– Я… ты…
Черт. Теперь я спотыкаюсь о собственные слова.
Я прочищаю горло.
– Ты написала это? Сама?
Я не стану осуждать ее, если ей помогал отец. Это не умалит восхищения, которое я только что испытал.
– Да. – Она морщится. – А что?
Придвигаясь ближе, я задеваю ее коленом.
– Это было пре…
– Как дела, чувак? – врывается Сторм. Как только он заходит в гараж, его взгляд останавливается на Леннон. – Привет, Группи.
Мой взгляд устремляется к нему, а по спине струится волна раздражения.
Внезапно у меня возникает желание подойти и впечатать кулак в лицо лучшего друга.
Леннон – моя подруга. Не его.
Не обращая внимания на то, что он называет ее дарованным мною прозвищем, Леннон улыбается.
– Привет.
Закурив косяк, Сторм снова смотрит на меня.
– Нам пора репетировать.
Лицо Леннон озаряется светом.
– Можно я останусь и посмотрю?
– Конечно, – отвечаю я одновременно со Стормом.
Вставая, она закусывает нижнюю губу.
– Эм… Простите, но могу я сначала воспользоваться ванной?
Сторм указывает на дверь, через которую он только что вошел.
– Вторая дверь справа. Но бабуля готовит ужин, а это значит, что она не пропустит тебя, пока не попробуешь ее соус. Считай, что я тебя предупредил.
Когда Леннон уходит, его взгляд мечется между мной и дверью.
– Что между вами?
Мне хочется сказать, чтобы он завязывал с дурью, потому что та убивает его мозговые клетки.